Вpaг рвался вперед, ошалелый от успехов. Еще бы, к концу июня, спустя только неделю с начала вероломного нападения, он уже был у стен Киева. Здесь и встретились бойцы второй авиадесантной бригады полковника Ломако с фашистами. Бригада прикрывала отход наших частей.
Тревожный предрассветный час. Со стороны Днепра наплывает туман. Тянет волглым дыханием реки. Костров с вечера приказано не разводить. Холодно, И настроение тревожное. На сороковом километре шоссе, ведущего к Киеву, у села Почтового занял оборону взвод курсантов авиадесантной бригады. Среди них и Иван Малышев. Еще вчера во время тяжелого многокилометрового броска на этот участок он почувствовал боль в левой ноге. Потом об этой боли он позабыл. И вот начал углублять окопы — что-то снова колет, давит в ступню. Малышев размотал обмотки: под складку попали мелкие, чуть крупнее песка, камешки. Вытряхнул. Надел ботинок. Успокоилась нога.
И вдруг — словно взрыв у самого уха: «В ружье!» Со стороны леса тянется цепочка людей. Идут люди не торопясь. Вон двое остановились, закуривают. Левее — долговязый офицер, тоже закурил. Это вмиг почему-то рассердило Малышева, «Да ты гляди, курит, сволочь. Как на охоте, как у себя дома», Малышев решил, что стрелять будет только в того, долговязого.
- Не стрелять, — слышит он команду взводного,— подпустить ближе!
Малышев прилег поудобнее и взял на прицел долговязого. Команды нет. А те подходят все ближе и ближе. Кажется, что слышны голоса. Видны белые металлические пуговицы на зелено-травянистом кителе долговязого и какая-то нашивка на рукаве. Вот он поднес папиросу к губам. Рука в перчатке. По форме, что ли, это? Но почему команды нет? Глаза начинают уставать. Долговязый показывается то справа, то слева мушки, словно дразнит Малышева:
—Огонь! — кричит взводный. Со всех сторон бьют выстрелы. Стреляет и Малышев. Тот, долговязый, у которого в руке оказался пистолет, отпрянул назад, упал. Гитлеровцы залегли. Еще миг — заговорили их автоматы. Наш пулемет бил по вспышкам вражеских автоматов. Потом пулемет, вдруг словно захлебнувшись, замолк.- Немецкая цепь поднялась и с криком рванулась на курсантов.
А пулемет все молчал. Иван бросился к окопчику, где находился взводный «максим». Пулеметчик обеими руками зажимал рану на лице, пытаясь остановить кровь. «Дай бинт, бинт дай! — застонал раненый. — Глубоко задело"». Малышев потянулся было к сумке, но увидел, что немецкая цепь почти уже достигла правого крыла нашей обороны.
—Отходи в тыл! — Он отстранил от пулемета бойца. В глаза бросилось лицо раненого, искаженное от боли, залитое кровью.
В смотровой прорез отчетливо были видны бегущие гитлеровские автоматчики. Подсел к Малышеву еще кто-то, окровавленная рука поправила ленту. Он оглянулся и вздрогнул. Это был раненый пулеметчик. Левой рукой он продолжал закрывать рану, правой, обагренной кровью, подавал ленту в замок.
—Пора, сержант, давай! — сдавленным голосом подсказал раненый, и пулемет почти в упор стал бить по немецким автоматчикам. Долго ли стрелял Малышев, не помнит. Стрелял он и тогда, когда враги залегли. Он хорошо видел их, и все очереди четко били по ним. Потом бил вдогонку тем немногим, которые торопливо отползали и, наконец, встав во весь рост, бросились назад.
«Пойдут немцы снова или не пойдут? Голова тяжелая, руки не слушаются. В этой наступившей тишине он снова услышал стон раненого бойца, подававшего ленту. Боец лежал теперь поодаль от пулемета, обеими руками, на которых запеклась кровь, закрыл лицо. Малышев вскочил, достал санитарный пакет, сделал перевязку.
Раненый успокоился. Малышеву показалось — уснул. А так больше не было.
...Над полем, над лесом, подступившим вплотную к шоссе слева, сгустились сумерки. День погас. Изредка поднимались ракеты и тающими желтыми каплями медленно падали вниз. В наступившей темноте отчетливо было видно зарево над Киевом. Левее места, где держали оборону десантники, в сторону города полем уходили немецкие танки. Маневр врага был ясен. Он не хотел тратить времени на курсантов, обходил их. Десантники оказывались, таким образом, отрезанными от основных сил бригады. Потом с ними легко можно будет расправиться. Бойцы поняли это. Собрав красноармейские книжки и комсомольские билеты убитых, похоронив товарищей, поклявшись над свежим холмиком братской могилы отомстить за всех, курсанты начали отходить. На носилках несли раненых. Из оружия и снаряжения взяли только самое необходимое. Остальное закопали в яму под кустом. Сделали пометку на карте. Верили — скоро вернутся. Но не суждено было так скоро вернуться.
Сырой сумрачный лес Приднепровья. Где-то в зарослях ольшаника стонет ночная птица. Бойцы сделали первый привал. Устали. Один из бойцов влез на высокое дерево — докладывает. Над тем местом, откуда недавно ушли, поднимаются и опускаются ракеты. Фашист верит, что десантники никуда не ушли, что по-прежнему держит их в «мешке». Настанет утро — со стороны города пойдут сюда танки. Квадрат «В» будет весь испахан.
...Десантники шли к своим. Шли семнадцать тяжелых дней. Враг остался позади. Позади и первая схватка с врагом, первые уроки войны. Холодно, дымятся от поземки сугробы, мороз пламенем хватает руки. Метет, насвистывает пурга, наметает острые гребни, ставит их вдоль и поперек дорог, находит где-то солому, несет ее в степь. И только к утру, измотав и оглушив фашиста, непривыкшего к такой «круговерти», утихает, затягивая свои хвосты в овраги, стараясь уходить незаметно, словно разведчик, который выполнил свое задание. Медленно, нехотя занимается холодный зимний рассвет. Колко, нехорошо в такую ночь на чужой земле врагу. Ни огня, ни живого голоса. Только там, за станцией Клетская, изредка гавкнет немецкое дальнобойное орудие, и снова тишина. Нехорошо, непривычно врагу. 21-я армия готовит еще одно наступление. Со стороны города Серафимовича эшелон за эшелоном идут по новой ветке составы с техникой и снаряжением.
Бойцы надели новые белые полушубки, валенки, каждому выданы шерстяные носки, перчатки. Хочется на мороз, не сидится без дела. 19 декабря сорок второго года. Еще стоит над степью промозглая утренняя мгла. Порывы ветра гонят по степи снежные косяки. Готовятся бойцы. А враг совсем примолк, то ли холодом скован, то ли от предчувствия беды замолк. На нашей стороне все пришло в движение. Сейчас начнется. Сигнал — залп гвардейских реактивных минометов. Каждый раз при залпе их вздрагивает и начинает радостно биться сердце. И сейчас будет так. Ринутся на врага снаряды, расчеркав небо огненными полосами. Вот ударили, наконец, «катюши». На стороне фашистов сплошное зарево. Все выше и выше поднимается густой коптящий дым. Тут же, как только с шипеньем ушли последние снаряды, бойцы поднялись в атаку.
Сквозь пургу, топча снега,
Мы как львы бросались на врага...
Батальон катится к высоте. Начался подъем. Хватает за полу шинели немецкая, колючая проволока, что-то царапает висок. Бьет в упор фашистский пулемет, Малышев с размаху бросает в него гранату. Еще миг, и бойцы достигли окопов. Враг бежит. Солдаты не успели прийти в себя — показались фашистские танки. Один из танков поднялся почти наверх. Кто-то сует Малышеву связку гранат. Он самый сильный и ловкий в отделении, всегда отличался в метании гранат. Метнул. Раздался оглушительный грохот, что-то, разрывая воздуху со свистом и шипеньем, пронеслось над головой. Танк загорелся. Горели и другие танки. Удобно было бойцам бросать «гостинцы» с бугра. И дальше летят, и лучше попадают. Уцелевшие машины повернули назад, бежали от людей.
...Кольцо вокруг Сталинграда становилось все плотнее, и 24 января, овладев станцией Гулак, передовые части 21-й армии начали бить фашистов уже в городе. В этих боях участвовало и отделение сержанта Ивана Малышева.
Десантники сидят притихшие, сосредоточенные. Никто не пошутит, не скажет ни слова. Так бывает, когда впереди большое, трудное дело, исход которого пока неясен. Смолкают даже самые неисправимые балагуры. Шутить неуместно. Здесь, в самолете, и сержант Иван Малышев.
После Сталинградского сражения в подразделениях чувствовалась острая нужда в радистах. И о нем, бывшем курсанте радиотехнической школы, успевшем переквалифицироваться в разведчика, вспомнили снова. Армия перевооружалась. Поступала новая мощная и мобильная техника. Командование все чаще прибегало к методу окружения группировок врага, обходным маневрам, созданию «мешков» и «котлов», забивало в оборону врага тяжелые бронированные клинья, бросало в его тылы крупные десанты, чтобы парализовать средства связи, разрушать его коммуникации, нарушать систему управления,, громить штабы. Воевало с врагом его же методами. В этих условиях нужна была оперативная связь между действующими частями, "И вот несколько месяцев Иван Малышев и десятка три других бойцов снова изучали радиотехнику при штабе 4-й. ударной армии.
Оборона фашистов давно трещала по всем швам. На огромном расстоянии от Северного до Черного моря советские войска перешли в наступление. Врагу нанесен ряд чувствительных ударов. Сталинград, поражение под Москвой, неудача на Курской дуге — в сражении, на которое фашисты возлагали особенно большие надежды, долго и тщательно готовились и в успехе которого настолько были уверены, что накануне пригласили сюда даже иностранных военных наблюдателей — в том числе и высших офицеров турецкого генштаба — дабы показать, как будет выиграна битва. Реванша не получилось. Оставлены позиции и на юге— в направлении «голубой линии» и по Черноморскому побережью. Не знают десантники, как беснуется, выходит из себя в эти дни Гитлер, В Германии прошла тотальная мобилизация. На пределе работают заводы оккупированной Европы, делают фашистам оружие.
...В ровной натуге гудят моторы самолета. В салоне полутьма. Каждый погружен в свои думы, а все вместе, конечно же, думают о предстоящем бое. Говорят, им, десантникам, как наиболее подготовленным и опытным бойцам, предстоит первым начинать переправу через Западную Двину, Вот куда уже дошли советские войска.
Самолет все дальше и дальше уходит по полуночному небу на запад. Ярче смотрятся в иллюминатор звезды. Под крыльями не видно уже огней. Лишь изредка там, далеко внизу, вспыхивают на миг светлые точки, и снова темнота, как глубокая,, бездонная вода. Все также в ровной натуге мотонно гудят моторы. К этому шуму Иван Малышев уже начинает привыкать. Вспоминается дом, Иванцево, мысленно прокладывает отсюда путь к своему дому, который прошел бы, окончись вдруг война. Незнакомые станции, полустанки, города. Сколько рек надо перейти... Будет потом Волга, знакомые места, а дальше, у Арзамаса и Шатков, и вовсе все будет знакомо, каждый поворот дороги, каждый косогор. Пойдет потом Пешелань, Шатковский лес, Поя и Лукоянов!.. Не выдерживает, волнуется сердце. Иван закрывает глаза. Слышится родная речь, мотивы неторопливой ласковой песни, идущей откуда-то из детства. Видится Иванцево. Вечер... Горит на потолке лампочка, голос матери…
— Внимание, идем на посадку! — обрывает воспоминания команда из пилотской кабины. Малышев машинально взглянул в иллюминатор. Там, внизу, горят сигнальные костры. Прибыли. Вот так — на машинах, самолетах, поездах сюда, в район Полоцка со стороны Витебска незаметно для врага стягиваются войска. Готовится большая наступательная операция «Багратион».
Вместе с армией готовятся к операции партизаны. В эти дни они особенно активизировались. Но фашисты по-прежнему не видели связи между действиями партизан и армии. Войска выдвигались на исходные позиции. В ночь на 20 июля партизаны подорвали немало мостов и железнодорожных составов, в отдельных местах полностью парализовали движение транспорта противника, 24 июля на рассвете ударила артиллерия. Это был могучий, торжествующий огонь возмездия. Войска 1-го Белорусского фронта прорвали оборону немцев. 4-я ударная армия этого фронта овладела Полоцком. Для развития дальнейшего успеха нужно было форсировать Западную Двину, на западном берегу которой фашисты спешили создать оборонительные линии. Тогда и пришел черед десантников, среди которых был радист Иван Малышев.
Под прикрытием артиллерийского огня бойцы бросились в воду. Лодки, плоты и бревна уже почти на середине реки. Отдельные десантники плывут на... вещмешках, туго набитых соломой. У Ивана Малышева свой плот. Накануне он нашел три небольших бревна, связал их. И теперь изо всех сил гребет к тому берегу. На спине — рация. Задание — важнейшее. Держать связь с командованием, управлять огнем нашей артиллерии.
Ох, эта Двина! Неширокая, но до чего же быстрая и тяжелая! Иван гребет доской не жалея сил. Вода кажется Ивану густой, неподатливой, цепкой. ;Это не лукояновский Казенный пруд. Там теплая, ласковая летом вода. А тут... «Неужели не осилю? Нет, нет, должен осилить. Обязан. Недалеко оглушительно бьет в воду снаряд. Иван растерялся — потерял берег, Еще одно усилие... И тут... бревна расходятся под ним. Перетерлись веревки, лопнули. Стало еще тяжелей. Пошли перед глазами радужные круги. «Ну что, конец, Иван?» Последние усилия. Должен же быть у этой реки другой берег. И тут нога задела обо что-то. Снова обо что-то задела. И рука тоже. Берег! Иван встает. Усилием воли заставляет себя сделать еще несколько шагов. Невыносимо тяжела рация, а какой была легкой она на том берегу. Он выползает из воды и грязи. Теперь стало легче. И дышать стало хорошо. Поднимается на ноги. Все становится на свое место. Там, наверху, уже завязался бой. Иван поднимается по круче. Кто-то помогает, подталкивая в спину. Иван впереди быстро занимает позицию несколько и левее десанта, чтобы лучше видеть и корректировать огонь. Снимает рацию. Крутит ручку настройки. В наушниках треск и писк, эфир заполнили дальние электрические разряды.
«Первый, первый! Я — Чайка. Прием!» И вдруг сквозь этот густой, плотный треск и шум в эфире появляется ясный, взволнованный голос командира: «Чайка, Чайка, я — первый, слышу хорошо! Прием».
Иван видит, как остервенело бегут к берегу фашисты. Выстрелы горсточки десантников не могут их остановить, и он кричит: «Квадрат восемь. Огонь!» Фашистов накрывает огонь нашей батареи. Кажется, впереди них вдруг вспучилась, взорвалась, стала стеной сама земля. Но слева, справа бегут другие. Фашисты понимают: сейчас дело решают счастливые секунды, надо скорее приблизиться к десанту. Тогда огонь советской батареи не страшен. Не будут же стрелять русские по своим. Фашисты нажимают на десант. Еще немного и они сомнут, сбросят его в реку. А там, на реке, идет переправа. «Первый! Квадрат семь! Квадрат семь! Усиль огонь!» В наушниках тишина, словно что-то оборвалось, лишь потрескивает эфир. Там, далеко за рекой, на нашей батарее какое-то замешательство. В наушниках Иван слышит гортанные голоса немцев. Они возбуждены. Ближний и дальний голос. Кричат, пререкаются, доказывают друг другу.
Но вдруг в наушниках опять голос командира. «Чайка, Чайка, повтори квадрат. Ты ошибся, ты в седьмом квадрате!» Иван уже видит врагов почти рядом, еще несколько десятков шагов, и немцы сомнут десант. И он, как можно спокойнее, повторяет: «Первый, первой, квадрат семь, квадрат семь, ошибки нет, огонь! Гибнет десант».
На последних словах голос скрывается, и Ивана: гибнет десант, квадрат радист дал сознательно. Что-то звонко ударило рядом. Ивана отбросило от рации.
Сознание пришло к вечеру. Он узнал, что десант позиции удержал. Спас десант он, вызвав огонь на себя.
За этот подвиг Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июля 1944 года Иван Ермолаевич Малышев был удостоен звания Героя Советского Союза. После войны он окончил училище связи, потом Военно-политическую академию имени В. И. Ленина. Сейчас продолжает работать в одном из учреждений Министерства обороны СССР.
М. Усманов